Цифровизация как закономерный этап эволюции экономической системы
Published: April 1, 2020
Latest article update: Dec. 5, 2022
Выполнен анализ цифровизации с экономико-теоретических позиций с учетом предпосылок ее возникновения, особенностей генезиса и форм проявления. Теоретический анализ показал, что цифровизация социальных и экономических процессов, несмотря на часто приписываемый ей революционный характер, может быть названа революцией лишь отчасти. В экономической теории фактическая проработка цифровизации активно велась с середины прошлого века. Показано, что, несмотря на отсутствие общепринятой концепции цифровой экономики, цифрового сектора экономики и т. д., все необходимые теоретические элементы и конструкции для их четкого специфицирования уже имеются. Вопрос лишь в том, чтобы попытаться взглянуть на них под «нестандартным» углом зрения. Именно эта попытка предпринята нами
Keywords
Цифровой сектор экономики, Экономическая теория, специализация и кооперирование, цифровизация экономики и общества, разделение труда
Значение цифровизации для дальнейшего развития экономики и общества сегодня практически никем не оспаривается. Проблема цифровизации и смежные с ней проблемы автоматизации и роботизации промышленного производства, уберизации сферы услуг, оцифровки информационных ресурсов, создания сквозных технологий и т. д. активно прорабатываются отечественными и зарубежными учеными.
В то же время теоретические проблемы, связанные с предпосылками цифровизации, ее природой и связью с другими категориями экономической науки, остаются малоисследованными. Отсутствие единых теоретических взглядов и методологии анализа цифровизации приводит к формированию противоречивых подходов к ее изучению и препятствует эффективному использованию ее возможностей.
Современная экономика находится под влиянием факторов, которые противоречиво влияют на ее развитие. В то же время ключевые экономические законы, определяющие это развитие, остаются неизменными. На наш взгляд, основным (хотя в рамках системного подхода трудно выделить основные и вспомогательные элементы) экономическим законом, определяющим эволюцию экономики на всем наблюдаемом периоде, является закон разделения труда, его специализации и кооперирования, введенный в научный оборот А. Смитом.
Категория «разделение труда» употребляется в науке во многих смыслах [1, с. 380]: это рассмотрение различных по масштабу социальных групп (международное - общественное (в масштабе страны) - территориальное - техническое разделение труда), групп экономических субъектов (общее - частное - единичное разделение труда)и др.
Как известно, «разделенный» труд, состоящий из небольшого количество типизированных операций и функций, более продуктивен, так как у работника формируются навыки качественного его выполнения, отсутствуют затраты времени и усилий на переключение между разнородными операциями. Этот труд проще механизировать и автоматизировать. Но, будучи разделенным на операции, исполнение которых поручается различным группам узких специалистов, труд не может привести к созданию целостного продукта. Для этого требуется выстраивание кооперационных взаимосвязей между раздельно действующими субъектами.
Таким образом, «разделение общественного труда сочетает противоположно направленные функции: с одной стороны, это дифференциация многочисленных видов конкретного труда на отдельные производственные процессы и операции, а с другой - усиление их зависимости, превращение их в частицу общественного труда, воплощенного в общественном продукте. Чем глубже разделение общественного труда, тем сильнее эта взаимозависимость, тем сложнее система связей между процессами труда» [1].
В современных условиях развития экономики и общества процесс разделения труда охватывает буквально все их составляющие на всех уровнях иерархии. Приведем некоторые примеры:
Продолжающиеся процессы разделения труда, разобщения работников, расщепления производственных процессов, как указывалось выше, не могут быть продуктивными и эффективными для экономики, если не сопровождаются обратными процессами интеграции результатов хозяйственной деятельности. В этой связи процесс интеграции, принимающий форму экономической кооперации, непрерывно нарастает. В то же время, по нашему мнению, рассматриваемые «встречные» процессы разделения и кооперирования труда идут с разной интенсивностью. В чем причина этого явления?
Известно, что общее представление об эффективности А в математическом виде выражается как отношение полученного результата R к затратам на его достижение С, т. е. Е = R С. И в рамках разумной, целесообразной, и в рамках движимой интуитивными мотивами деятельности человек стремится к максимизации этого отношения, т. е. Е —> max.
Здесь мы готовы вступить в дискуссию со сторонниками концепции homo economicus, утверждающими, что человек стремится к максимизации полезности (U), т. е. U —> max. Заявляем, что эта концепция представляет собой частный случай предлагаемой нами более широкой трактовки. Действительно, в традиционных математических постановках задач потребительского поведения, рассматриваемых в микроэкономике, делаются различные допущения (порой имплицитные, но строго не оговоренные), одним из которых является фиксация потребительского бюджета (7), т.е./ = const, в рамках которого индивид стремится к максимизации полезности, извлекаемой из результатов своего экономического поведения. Последнее означает, что именно полученный результат ассоциируется с полезностью. Разумно мыслящий индивид не совершает систематически бессмысленных поступков, которые приводят к бесполезным для него результатам.
Если заменить буквенные обозначения приведенных выше переменных на идентичные, те. U=R иі= С, то становится очевидным, что предложенное нами математическое выражение движущего мотива человеческой деятельности легко преобразуется в его запись, характеризующую поведение «экономического человека» в мейнстриме: Е = R/ С' —> max, => Е= U /I —> max, что при условии I = const позволяет в общем случае записать: Е= U —> max. Со строго математической точки зрения такое преобразование некорректно, но мы рассматриваем проиллюстрированную символьным языком математики логику экономических процессов. С этих позиций в последнем выражении мы попросту заменили исходное значение параметра U на его новое значение, домноженное на некий постоянный нормирующий коэффициент 1II.
В итоге получаем, что известная экономическая модель человеческого поведения, базирующаяся на максимизации полезности, является лишь частным случаем нашей более общей трактовки этого поведения, базирующейся на стремлении индивида к максимизации не полезности, но эффективности деятельности. Как же связаны разделение труда и рост эффективности? Как отмечалось выше, разделенный, специализированный труд более продуктивен, при равных затратах времени и усилий он дает больший результат. В этой связи стремление к разделению труда - один из фундаментальных законов развития экономки и общества.
Отслеживать такие множественные кооперационные связи и адекватно управлять ими человеку крайне трудно из-за информационной перегрузки. Несмотря на то, что, по мнению специалистов, возможности человеческого мозга по хранению информации феноменальны (см., например: https://www.gazeta.ru/science/2016/02/15_a_8071385.shtml), воспринять и обработать эти массивы человек не в состоянии в силу незначительного объема краткосрочной, оперативной памяти. Ее емкость, по принятым в современной науке взглядам, составляет лишь 5 ... 9 единиц информации [15].
Для эффективного решения задач кооперации человеческой хозяйственной деятельности в современных условиях «ускорения ускорения» (термин, предложенный С. Д. Бодруновым [16]) социально-экономического развития первостепенную важность приобретают технологические факторы поддержки процессов взаимодействия людей. При этом одной из фундаментальных причин замедления темпов экономического роста в мире со второй половины XX в. (см. рисунок), по нашему мнению, является именно несогласованность между процессами разделения и кооперирования труда. Первый из указанных процессов развивается быстрее, что приводит к росту нескоординированности хозяйственной деятельности. Отсюда - долгосрочный тренд снижения ее эффективности.
Из приведенных на рисунке данных видно, что, во-первых, темпы роста (столбики на диаграмме) отличаются существенной неравномерностью, обусловленной цикличностью развития экономики рыночного типа; во-вторых, общий долгосрочный тренд (пунктирная линия) для темпов роста - понижательный.
В силу данного нами объяснения долгосрочного замедления темпов роста, обусловленного запаздыванием развития кооперации относительно разделения и специализации труда, способ преодоления сложившейся проблемной ситуации очевиден. Он состоит в приведении в соответствие темпов развития процессов разделения труда и его кооперации. Здесь возможны два принципиально различных способа:
Цифровизация экономики происходит в трех основных сферах: 1) производстве, 2) распределении и обмене, 3) потреблении, четко коррелирующих с фазами воспроизводственного процесса. Рассмотрим специфику проявления цифровизации в каждой из этих сфер с изложенных нами позиций.
Для иллюстрации прогресса в первой области приведем пример, касающийся динамики использования промышленных роботов. «По данным Международной федерации робототехники (International Federation of Robotics, IFR), объем мирового рынка промышленных роботов в 2018 году достиг рекордных 422 тыс. штук на сумму $16,5 млрд, что на 6 % больше показателей годичной давности ... Согласно прогнозу IFR, глобальные поставки промышленных роботов в 2019 году немного снизятся, но затем будет наблюдаться рост - примерно на 12 % ежегодно до 2022-го» [25]. Важно, что в мировой экономике набирает силу тенденция использования «совместных роботов» (коботов) - автоматических устройств, выполняющих производственные задачи совместно с людьми. «В 2018 году по всему миру было отгружено порядка 14 тыс. таких устройств против 11,1 тыс. годом ранее. Количество установленных коботов за год выросло на 23 %» [25].
Вторая область ориентирована на развитие системы производственной цифровой коммуникации, основу которой составляет промышленный интернет вещей, который «представляет собой организационно-технологическую трансформацию производства, базирующуюся на принципах «цифровой экономики», позволяющую на уровне управления объединять реальные производственные, транспортные, человеческие, инженерные и иные ресурсы в практически неограниченно масштабируемые программ но-управляемые виртуальные пулы ресурсов (shared economy) и предоставлять пользователю не сами устройства, а результаты их использования (функции устройств) за счет реализации сквозных производственных и бизнес-процессов (сквозного инжиниринга)» [26].
По данным выборочных исследований консалтинговой компании PwC (см.: https://www.pwc.ru/ru/publications/iot-for-indusrty.html), до 35 % производителей собирают данные с «умных» датчиков для последующей оптимизации производственных и операционных процессов; 34 % полагают, что внедрение цифровой технологии имеет очень большое значение для предприятия; 3 8% производителей встраивают в продукцию датчики для удаленного контроля ее функционирования и использования. Итогом развития в данном направлении является организация производственной кооперации в автоматическом и автоматизированном режимах, при этом в ряде случаев в качестве кооперирующихся субъектов выступают не только люди, но и роботизированные единицы оборудования.
Наибольшее распространение цифровые технологии получили в системах электронной коммерции, базирующихся на глобальных цифровых платформах. Значение этих платформ столь велико, что, по мнению китайских экспертов, «электронная коммерция становится ядром цифровой экономики Китая» (см.: https://rg.ru/2019/09/02/elektronnaia-kommerciia-stanovitsia-iadrom-cifrovoj-ekonomiki-kitaia.html). В 2018 г. в Китае на электронную коммерцию пришлось свыше 32 % товарооборота розничной онлайн-торговли в формате В2С. В 2019 г. ожидается, что этот показатель превысит 60 % (там же). По данным Министерства коммерции КНР (2018 г), «КНР шестой год подряд занимает первое место в мире по объемам рынка e-Commerce» (там же).
Использование цифровых платформ с механизмами интеллектуальной поддержки пользовательских решений позволяет кардинально снизить трансакционные издержки в экономике за счет сокращения длины цепочки посредников между производителем и конечным потребителем. О значительности этих дополнительных расходов говорит, например, такой факт, касающийся экономики Республики Беларусь: «Необоснованное посредничество проникло во все сферы жизнедеятельности страны, ведет к росту себестоимости продукции, снижению доходов предприятий. Страдают государственный бюджет и эффективность экономики в целом. По разным оценкам, посредники съедают до 3 % от ВВП» (цит. по: https://ex-press.by/rubrics/ekonomika/2019/1О/18/mozhno-li-obojtis-bez-posrednikov). По России и другим странам аналогичных данных нам найти не удалось, но полагаем, что они сопоставимы.
Как указывает А. Н. Козырев: «... среди важнейших последствий цифровизации ... возможность радикального снижения трансакционных издержек, прежде всего, издержек поиска информации и заключения договоров, а в качестве следствия - появление новых форм бизнеса, исключение посредников и прямое взаимодействие потребителя и поставщика» [27].
В целом, с позиций объективного экономического анализа явление посредничества в товаропроводящих цепочках не может иметь этических оценок (в терминах вреда или пользы). Это явление объективно и определяется известными ограничениями, связанными с затруднениями поддержания фирмой многочисленных контрактов. Расходы на их заключение и сопровождение по большей части зависят не от суммы контрактов (хотя в моделях агентского вознаграждения на практике, как правило, прибегают именно к такому способу его расчета), а от их количества. Поэтому рост числа контрактов в условиях фиксированного выпуска приводит к увеличению транзакционных издержек при неизменной выручке. Очевидно, что такая ситуация невыгодна фирме, так как снижает прибыль и может привести к убыткам и последующему банкротству.
Поэтому производители предпочитают работать с оптовыми, а не с розничными покупателями. Приведем один отраслевой пример (источник данных - сообщение санкт-петербургского новостного агентства «Фонтанка», см.: https://www.fontanka.ru/2020/02/21/136). Санкт-Петербургский молокоперерабатывающий комбинат «Пискаревский» отгружает продукцию только клиентам, совершающим разовые закупки товарных партий массой от 80 кг, а его дилер торговая фирма «Клевер» имеет аналогичный порог на уровне 20.. .30 кг. В силу перечисленных причин в различных отраслях могут выстраиваться многозвенные посреднические цепочки, расходы на поддержание которых включаются в конечную цену продукта.
Размер вознаграждений посредников, как и всех других экономических субъектов, зависит от востребованности их услуг для потребителей, а также уровня монополизации рынков. Лишь при наличии монопольной власти посреднические фирмы в состоянии несправедливо (с позиций общественных интересов) перераспределять благосостояние в свою пользу. Но и в данном случае внедрение цифровых сервисов может улучшить ситуацию. Это связано с тем, что многие монополии складываются на тех или иных территориальных рынках. Развитие же цифровых платформ, обслуживающих процессы товародвижения, происходит в трансграничном режиме, что способствует преодолению монополизма.
В итоге цифровизация сфер распределения и обмена способна, по нашему мнению, за счет снижения трансакционных издержек перераспределить до 5 % мирового ВВП из посреднической сферы в другие сектора экономики. Это приведет к структурной перестройке, росту эффективности экономики и может выступить среднесрочным драйвером экономического роста. Так, по оценкам Еврокомиссии, «полнофункциональный единый цифровой рынок может внести в нашу (европейскую - прим, автора) экономику 415 миллиардов евро в год» [28].
В то же время, чтобы достичь положительных эффектов, требуется преодоление монополистических проявлений, которые формируются на мировом и национальных цифровых рынках. По оценкам О. В. Бирюковой и А. В. Данильцева, «в 2017 г. цифровой рынок оставался олигополистическим и преимущественно американским. Так, Google владела 88 % рынка поисковой рекламы, Facebook вместе с дочерними компаниями Instagram, WhatsApp и Messenger владели 77 % мобильного социального трафика, а Amazon удерживала 74 % рынка электронных книг» [29, с. 12].
Таким образом, цифровые платформы, призванные повысить эффективность экономики за счет ликвидации монопольной власти производителей, могут перераспределить изъятую у них монопольную ренту не в пользу общества, а использовать ее в собственных интересах. Это свидетельствует о необходимости совершенствования антимонопольного регулирования с учетом новых, цифровых реалий. Без принятия мер институционального характера цифровизация в распределении и обмене может не дать ожидаемого положительного экономического эффекта, точнее, этот эффект будет приватизирован компаниями - владельцами цифровых платформ.
Масштабы использования такого рода новых товаров весьма велики и растут двузначными темпами. По данным исследовательской компании GfK, «продажи умных устройств для дома в России в 2018 г. выросли на 33 % в штуках и на 11 % в деньгах... Всего в 2018 г. в России купили 1,2 млн таких устройств на общую сумму 20,8 млрд руб. (282 млн евро по среднему курсу за 2018 г.)... На Россию пришлось 11,3 % от продаж умных устройств среди всех европейских стран. Общий рынок Европы аналитики GfK оценили в 2,5 млрд евро» [30].
Во-вторых, и это было нехарактерно для предыдущих этапов социально-экономического развития, кооперация в потреблении, использующая потенциал цифровых технологий, стремительно завоевывает популярность. Эта новая экономическая модель получила наименование «экономики совместного потребления / пользования». Отметим, что ее теоретические предпосылки были заложены в середине XX в. и получили отражение в теореме Р. Коуза, в формулировке которой мы выделили 4 логических блока: «Если (1) права собственности на активы четко определены, и (2) трансакционные издержки, связанные с обменом этими активами, равны нулю, то (3) результирующее размещение прав собственности на активы будет эффективным, (4) каким бы ни было изначальное распределение прав собственности на них».
Выполнение условия (1) определяется развитостью институциональной системы, при этом подходы к специфицированию прав собственности четко описаны в экономической теории прав собственности [31], нет принципиальных препятствий для инкорпорирования соответствующих правил в формальную юридическую систему. Условие (4) определяет исходные условия экономического моделирования, а (3) - гарантирует высокую эффективность. Но она может быть достигнута лишь при реализации идеалистического допущения (2), которое в то время, когда указанная теорема формулировалась, казалось невозможным, в связи с чем теорема Р. Коуза имела большее отношение к «чистой» экономической теории, чем к хозяйственной и социальной практике.
Появление де-факто публичных (воспринимаемых как общественные, а не частные блага) цифровых решений, например, общедоступных точек подключения к сетям Wi-Fi, многочисленных общедоступных ресурсов в сети Интернет и т. д., привело к тому, что ключевое условие реализации на практике теоремы Р. Коуза стало выполнимым. После чего стало активно развиваться кооперативное потребление, построенное на использовании новых цифровых технологий.
Характерным примером является такое сравнительно новое явление, как каршеринг. В основе его развития лежит то обстоятельство, что для большинства автовладельцев потребность в транспортном средстве возникает лишь в некоторые периоды времени (например, для проезда из дома на работу и обратно). А обязательства и риски, связанные с обладанием автомобилем, приходится принимать постоянно. В результате «во всех крупнейших мегаполисах мира ... аренда автомобиля стремительно становится выгоднее владения им. Ежегодно мировой рынок каршеринга растет на 34 %. К 2024 г. такими темпами он достигнет объема 16,5 млрд долл.» [32, с. 124].
Цифровизация социальных и экономических процессов, несмотря на приписываемый ей не только в популярной литературе и общественно-политическом дискурсе, но и в серьезных исследованиях революционный характер, может быть названа революцией лишь отчасти. Ее революционность состоит в том, что развитие цифровых технологий и их активная диффузия не только в экономические, но и в социальные процессы существенно изменяет, преобразует их.
В то же время возникновение цифровизации (не как технического изобретения, но как хозяйственного феномена) закономерно и предсказуемо. Вся предыдущая эволюция экономики, протекающая под влиянием фундаментального закона разделения труда, его специализации и кооперирования, подталкивала к ее появлению и стремительному распространению. Мало того, в экономической теории с середины прошлого века, хотя феномен цифровизации прямо не назывался, его фактическая проработка активно велась.
В этой связи, несмотря на отсутствие общепринятой концепции цифровой экономики, цифрового сектора экономики и т. д., все необходимые теоретические элементы и конструкции для их четкого специфицирования уже имеются. Вопрос лишь в том, чтобы попытаться взглянуть на них под «нестандартным» углом зрения. Именно это мы и попытались сделать в нашем исследовании. Вероятно, эта задача в силу ее масштабности и многоаспектности в рамках одной статьи полностью раскрыта быть не может. Но мы надеемся, что эта публикация откроет экономико-теоретическую дискуссию по проблемам цифровизации экономики.